Владимир Карпеко – Стихи

Стихи о любви и дружбе

  *  *  *

Любимых мы не назовём Джульеттами.
Неужто жить лишь подражаньем древности?
Должны и мы достойно быть воспетыми,
как и они, в своей любви и ревности.

Мне видятся те годы отдалённые,
когда в сейчас еще безвестном имени
увидят образец любви
                          влюблённые
и так же нас сочтут неповторимыми.

    * * *

                     А.Лесину

Есть дружба как служба,
где на одолженье
ответное нужно
всегда услуженье…

А мы избежали
счёта услугам,
а мы обижали
порою друг друга.
Едва ль выражали
мы чувства наружно…

Есть дружба как служба.
Есть дружба – как дружба.

    * * *

К друзьям идут, лишь сбившись с круга, -
Поплакать в трудную минуту…
Мы для себя лишь ищем друга,
А нет чтоб другом быть кому-то.

    * * *

Мой друг твердит,
что верен мне, как тень.
Ну что же –
он во всем
на тень походит:
всегда со мной
в погожий, ясный день,
но исчезает
при плохой погоде.

    * * *

И я порой
терял друзей,
не потому,
что – ротозей,
а потому,
что есть друзья,
которых
не терять
нельзя!

ХРАМ ДРУЖБЫ

Как он просторен,
Светел и высок!
Как вход широк
В прекрасном этом храме!
Он для того широк,
Чтоб ты бы смог
Войти в него
Со щедрыми дарами.

А если ты
Пришел сюда затем,
Чтоб для себя
Извлечь побольше выгод,
Ты будешь поражен
Устройством стен –
Отсутствует
Во храме этом выход.

И все ж отсюда,
Словно по коврам,
Ты со своей
Богатою поклажей
Уйдешь легко
И не заметишь даже,
Что, уходя,
Разрушишь этот храм…

НОЧНОЙ ЛИВЕНЬ

Шёл ночью ливень.
С тихим плеском
Шёл ливень чащею лесной,
Еще
Застенчиво-небесный,
Уже
Настойчиво земной.
Шёл, разбазаривая роскошь
Своих сокровищ неземных,
И, натолкнувшись на берёзку,
Остановился – лишь на миг.
И – развернулся!
В блеске,
В громе!
То затихая,
То хлеща!
Он был
То буен и нескромен,
То обещал и улещал!..
Она дрожала, никла, гнулась,
Потом
От дерзкого него
Она рванулась…
И вернулась,
Вдруг отрешившись от всего.
Ей открывался
В то мгновенье
Смысл –
Пусть не полностью пока –
Её высокого паденья
Туда куда-то,
В облака,
И длилась ночь.
Мерцало смутно
Берёзы белое плечо…
Он от неё ушёл под утро,
Блестящим прошуршав плащом,
И вот –
Сначала еле-еле, Потом сильнее,
Шире,
Сплошь –
Вокруг шептаться стали ели,
Что от судьбы, мол, не уйдёшь!
Но, с шумом хвои не сливая
Оторопелой немоты,
Она стояла как слепая,
Не прикрывая наготы.
Что ей
Их ропот затаённый?
Глуха к невнятной их толпе,
Она молчала просветлённо
И что-то слушала в себе.
Та –
И уже совсем иная.
Еще не здесь,
А где-то за…
И только горькая,
Земная,
Мерцала, чащу отражая,
Необронённая слеза.

СЕРАЯ ПТИЦА

            Фаине - жене и другу

Ну и ну!
Это ж надо
такому случиться!
Удивительно мне,
понимаешь, жена, –
я открыл
до сих пор неизвестную
птицу –
беспросветного
серого цвета
она.
Эта птица
ко мне прилетает
ночами
и, тихонечко звякнув
оконным стеклом,
надо мной
до рассвета
все ходит кругами
и касается сердца
холодным крылом.
Серым голосом
серое каркает что-то.
Никуда мне не деться
от птицы-тоски…

Я умом понимаю
всю важность работы –
орошать
Аравийской пустыни пески.
И когда ты летишь
в чужедальние страны,
знаю – надо!
И я не перечу судьбе.
Лишь нежданно
глаза застилает туманом –
это фото
напомнило вновь
о тебе.
Ты опять
удрала от меня
на полгода!
Словно жить нам осталось
не менее ста…
Обманула меня,
наказала
свободой, –
а она без тебя
холодна
и пуста!
У тебя там теперь
распрекрасное лето –
в той далекой,
заморской,
чужой стороне…
Ну а тут –
без конца! –
птица серая эта
все летает,
летает ночами ко мне…

    * * *

Всего-то – костёр да бессонница,
а сердце болит… Так болит,
как будто оно остановится,
лишь только костёр догорит.

Ночное нелёгкой бдение.
Тоска и резка, и остра.
И вот начинают видения
мерещиться в углях костра.

То вижу в их алом мерцании
твоё дорогое лицо,
то вижу я, как прорицание,
ручонок ребячьих кольцо.

И вроде – меня не касается,
и вроде – до смерти в долгу…
Гляжу – и душа разрывается,
и глаз отвести не могу.

И тянутся руки из пламени,
из трепетной пляски огня.
И тяжестью слёз моих каменных
к огню пригибает меня.

Костёр догорающий теплится…
Ладонью вцепившись в ладонь,
кольцо этих рук не расцепится,
пока не погаснет огонь.

    * * *

Ночь за окном
Всё сумрачней и глуше.
Тебя пугает
Чернота в окне…
А ты забудь про улицу,
Ты слушай,
Какая нынче
Музыка
Во мне.
Во мне сегодня
Флейты и фаготы,
И скрипки потаённые
Слышны,
И ласковые-ласковые ноты
Приходят
Из туманной тишины.
Луна скользит
По облачному краю.
Таинственно мерцает высота…
А хочешь – я тебе
Тебя сыграю?
Вот так.
      Без репетиции.
            С листа!

1965

ЦЕНА

      Кто к торгу страстному приступит?
      Свою любовь я продаю;
      Скажите: кто меж вами купит
      Ценою жизни ночь мою?..
            А.С.Пушкин “Египетские ночи”

Когда настал
мой срок в судьбе
влюбляться в женщин,
я намечтал
богинь себе –
никак не меньше.
Они являлись предо мной
в стихах и в прозе,
и мраморною белизной,
и в звонкой бронзе.
Я среди тех богинь витал
мечтой крамольной…

А над площадкой мяч летал,
над волейбольной!
И не в тунике золотой –
в простой кофтёнке
резвилась на площадке той,
смеясь девчонка…

Ах, если б знать,
что этот смех –
знать всё сначала! –
ваятельница жизней всех
мне назначала!
Тебя
не знаю из чего
она слепила…
Но ты пришла,
как торжество,
и – ослепила!
Что холод мраморных богинь?
Я знаю ныне:
вся их божественность –
полынь!
Лишь ты –
богиня!
Свежа,
как в капельках дождя
цветок жасмина,
ты,
мимо тех богинь пройдя,
их всех
затмила!
И было всё наоборот:
не мрамор – тело!
Но –
отдаваясь –
с тех высот
ты не слетела;
был снежных облаков восторг,
а не перина.
Богини
затевали торг,
а ты –
дарила!
Средь бела дня
и при луне,
прильнув поближе,
ты алость губ
дарила мне
и чёлки рыжесть,
дарила мне
страстей костры
порою вешней…

Чем заслужил я
те дары,
земной и грешный?
О, не спеши,
о, не спеши
раздать всю милость:
дари не только
жар души –
дари остылость!
Я жаден –
для моей любви
всё много значит:
и солнце,
что гудит в крови,
и – отблеск, зайчик;
ты вспыльчивости миг дари
и гнева сцену…

Я отплачу
за все дары –
я помню
цену!

* * *

Тихо в доме. Льнёт к окну
профиль женский.
Пальцы медленные мнут
занавеску.

На столе давным-давно
стынет ужин.
(Бьётся бабочка в окно
там, снаружи…)

Смотрит женщина. Глаза
словно льдинки.
Паутинки в волосах,
паутинки.

То ли зазимка снежок,
то ли старость.
То ли дьявол душу сжёг,
то ль усталость.

Ждёт… А ждать и догонять –
хуже нету.
Ну а если – только ждать?
До рассвета?

Да и толку что? Придёт
мятый, старый.
Сразу в комнате пахнёт
перегаром.

И, ворочая едва
языком, он
будет зло цедить слова
о знакомых,

вяло тыча огурец
в край солонки:
– Этот – шут, а тот – подлец…
Все подонки…

(Липнет бабочка к стеклу,
к свету рвётся…)
Смотрит женщина во мглу,
сердце рвётся!..

Год за годом свою жизнь
вспоминает.
Вспоминает, словно жизнь
поминает.

Где ж он, счастья чистый миг?
Где ж он, рыцарь?
Рыцарь в письмах стал твоих
тайно рыться.

– А ну, подай! А ну, пошла!
Ну-ко, встань-ка!.. –
Раньше Танечкой была,
нынче – Танька.

Это ж сколько тому лет
было дело?
Дура-бабочка на свет
прилетела.

Полыхнула огнево,
словно былка…
А и свету-то всего,
что – коптилка…

* * *

Я не помню причины обиды,
Да и ты позабыла её.
Но, упрямая, в пальцах сердитых
Нервно зеркальце вертишь своё.

Передёрнув капризно плечами,
Положила его на столе.
Ах, какие озёра печали
Отразились в зеркальном стекле!

Как трагично слезинка скатилась
По щеке белоснежной твоей!..
Но украдкою ты покосилась
На меня из-под скорбных бровей.

И, раскаявшись в этом движенье,
Покраснела, свой взгляд отводя,
И двоилось твоё отраженье,
За моим впечатленьем следя.

Вот взглянула опять торопливо…
Но, свой опыт скопив по грошу,
Если женщина плачет красиво,
Я поверить слезам не спешу.

ДЕТСТВО

                   Фаине

На свете нет такой науки,
Чтоб хоть на миг вернуть его,
Чтоб материнской ласки руки
Коснулись сердца моего.

Оно глядит из дали дальней
Глазами чёрными войны,
Белеет койкой госпитальной –
Не знать бы этой белизны!

Но от неё куда мне деться?
Она белеет на висках.
Несостоявшееся детство
Не возвратить уже никак.

Мы трудно жили и по горло
Хватили всяческой беды…
Но ты пришла и сразу стёрла
Неизгладимые следы!

Пришла, весенним тёплым светом
Моё наполнив бытиё.
И шрамы есть – и шрамов нету.
Есть седина – и нет её.

1962

ВОЛЧОК

Поэты все писали
про собак.
Казалось бы, старо уже…
Однако
я этот стих
оправдываю так:
у каждого была
с в о я собака…
Мой пёс
обычным был
приблудным псом:
однажды я,
из школы возвращаясь,
его увидел вдруг –
на нём одном
дворовых всех собак
висела стая.
“На одного?!” –
вскипело всё во мне.
И подлый враг –
недолго битва длилась –
бежал под градом
мстительных камней,
и восторжествовала
справедливость.
На рану пса
обильно йод я лил –
был никудышным лекарем
тогда я.
А он стоял
и даже не скулил,
с покорной терпеливостью
страдая…
Прижился пёс.
Носился во дворе,
участвуя во всех
мальчишьих играх.
И в каждой
нашей новой
был игре
то серым волком,
то лисой,
то тигром.
Каких, бог знает,
был он там кровей, –
по-моему,
обычная дворняга.
Но верностью,
но честностью своей,
но преданностью,
смелостью,
отвагой
он был превыше
всех других пород:
любых болонок,
пуделей
и догов.
И от помойной ямы
до ворот –
я для него
был самым главным богом.
И, чтобы доказать,
что я не бог,
из зависти, конечно,
не иначе,
один пацан сказал:
– А вот слабо
Волчку залезть
по лестнице чердачной!..
– Волчку слабо? –
завёлся я. –
Ах, так?!
(Мы в детстве все
заводимся мгновенно.) –
И, в пять секунд
взлетевший на чердак,
я свистнул псу…
Но что это?
Измена?!
– Ко мне!!! –
И, в голосе
услышав гнев,
он завертелся,
заскулил тоскливо.
А я оттуда, с чердака:
– Ко мне!
Ко мне, Волчок! –
кричал нетерпеливо.
И он – полез…
Ах, как он лез,
мой пёс!
От напряжения
дрожали лапы…
Срывался…
И опять упрямо полз…
А я сидел на чердаке
и плакал…
Но он – долез!
И, не скрывая слёз,
по лестнице
по той
по деревянной
я на руках
его обратно
снёс
и возвратил
земле обетованной…

Ну вот и всё…
Но с той поры до сей
во всех своих
исканьях и скитаньях
я никогда
не проверял друзей
в придуманных
нарочно
испытаньях.

    * * *

Нет, всё, что было между нами,
Едва ли в памяти твоей
Сотрётся временем…
                  С годами
Ты будешь тосковать сильней

О той, о самой первой встрече
В твоей нетронутой судьбе,
Когда почти что сказкой вечер,
Мечтою виделся тебе,

Когда глаза в глаза глядели,
И стали лишними слова,
И от тревожного веселья
Вдруг закружилась голова,

Качнулся мир, и перед нами
Померк далёкий звёздный свет…
Не лги, я знаю, что с годами
Неизгладим той встречи след.

Он будет жить в тебе упрямо,
Пусть ты – с другим, и день от дня
Привычным станет слово “мама”,
Детей шумливая возня, –

Но никогда, как ты не требуй,
Ни дни, ни годы не сотрут
Тех, погасивших звёзды в небе,
Остановившихся минут.

1965